"Чайка" А.П.Чехов

  160-летию со дня рождения 

 А.П.Чехова    посвящается

                   «Ч А Й К А»

     (библиотечный урок - спектакль на сцене школьного театра

        по мотивам комедии – драмы  А.П.Чехова «Чайка»)

На экране -  портрет писателя, даты его жизни, обложки произведений А.П.Чехова, цитаты – высказывания его и о нём.

Выставка произведений Чехова.

Краткое вступительное слово библиотекаря о Чехове.

                                                                    Почему «Чайка»?

              До появления этой пьесы Чехов как писатель и драматург уже был известен в литературных кругах. Но эта пьеса имеет свою сложную судьбу до появления на свет.

В её основе лежит дружба писателя с известным художником И.И.Левитаном, эпизоды из жизни знакомых Чехову людей. Для уточнения и датировки отдельных моментов работы Чехова над пьесой (более года) много даёт изучение реальных событий, личных впечатлений, отразившихся в пьесе. «Чайка» - «странная» пьеса, полная образной символики; и вместе с тем она тесно соприкасается с жизнью писателя, с его биографией.

            После завершения работы над пьесой, автор направил её для прочтения в цензурное ведомство в Москву. Цензурная история пьесы длилась несколько месяцев. Некоторые моменты пьесы были либо вычеркнуты, либо заменены. Но даже в изменённом цензурой варианте «Чайка» запрещалось для постановки на сцене народных театров.

Чехова обвиняли  в неоправданном преклонении перед «символизмом», а вернее перед «ибсенизмом», проходящем красной нитью через всю пьесу.

Однако, друзья Чехова помогли продвинуть пьесу для слушания в Комитете. При некоторых замечаниях в адрес автора, пьеса должна быть доработана и  могла быть опубликована в литературных сборниках.

           Премьера «Чайки» состоялась в Александринском театре в Петербурге. На другой день после премьеры все утренние петербургские газеты сообщили о провале спектакля.

Причину провала объясняли по-разному. Пьеса была включена в бенефисную программу ведущей комической артистки театра, но в пьесе комизм – в жизненной правде. А у бенефисного зрителя был совсем иной настрой. Зритель не был готов воспринять «Чайку» как новое слово в драматической поэзии, смелый, решительный шаг к простоте и правде на сцене. Но следует заметить, что А.П.Чехов назвал свою «Чайку» комедией – драмой. Следует ли понимать, что драму нужно видеть во взаимоотношениях героев пьесы, которые зачастую обыденны и комичны?

           В 1898 году, с первых дней создания Московского художественного театра, известный в России режиссёр В.И.Немирович-Данченко решил осуществить постановку «Чайки», т.е. реабилитировать её. Режиссёру это не только удалось. Пьеса имела небывалый успех. Чехов получил множество восторженных писем от самих актёров, от зрителей. «Чайка» сделалась любимой пьесой, которую все театры и сегодня стремятся ставить на своих сценах, и постоянно идёт с аншлагом. «Чайкою» положено начало эры драмы, где интрига уступает место жизни и вопросам времени.

В Московском художественном театре в год первой постановки «Чайки» девятнадцать раз был сыгран этот спектакль.  МХАТ принимает решение – увековечить «Чайку» в эмблеме театра. И сегодня на занавесе театра, на афишах и рекламах – чайка, широко раскинувшая крылья.

Итак, на нашей сцене «Чайка».

                                                           ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Ирина Николаевна Аркадина (по мужу Треплева) – актриса

Константин Гаврилович Треплев – молодой человек, её сын

Петр Николаевич Сорин – её брат

Нина Михайловна Заречная – молодая девушка, дочь богатого помещика

Илья Афанасьевич Шамраев – поручик в отставке, управляющий у Сорина

Полина Андреевна – его жена

Маша – его дочь

Борис Алексеевич Тригорин – беллетрист

Евгений Сергеевич Дорн – врач

Семён Семёнович Медведенко – учитель

Яков – работник

Повар

Горничная

(библиотекарь представляет актёров и их роли и передаёт слово ведущему;

актёры сидят в первом ряду, поднимаются, кланяются зрителям и проходят на сцену за кулисы)

                                                                        СЦЕНАРИЙ

                                  (У сцены с двух сторон овалом стоят стулья.

                    На сцене – пенёк. Задник сцены – озеро, над озером – чайка)

                                                            

                                                                 ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ

Ведущий:  Действие происходит в имении Сорина.  В те времена были в моде «домашние театры». Было принято «угощать» гостей  приглашением знаменитостей из актёрской элиты либо «домашними»  постановками. Вот и здесь, на берегу озера была устроена сцена. Предстоит «домашний»  спектакль. Всё готово к приходу гостей, т.е. зрителей. Внимание. А вот и они.

                               (Маша и Медведенко идут слева, возвращаясь с прогулки)

Медведенко:  Маша, отчего вы всегда ходите в чёрном?

Маша:  Это траур, Семён Семёнович, по моей жизни. Вы знаете – ведь я несчастна.

Медведенко:  Вы это серьёзно? Не понимаю. Отчего же? Ведь вы  ещё так молоды и здоровы. Ваш отец хотя и небогатый, но с достатком. Мне живётся гораздо тяжелее, чем вам. Я получаю всего 23 рубля в месяц. И семья: кроме меня ещё мать, две сестры и братишка. И всё же я не ношу траура.

Маша:  Дело не в деньгах. И бедняк может быть счастлив.

Медведенко:  Это в теории, а на практике выходит иначе.

Маша:  Скоро начнётся спектакль.

Медведенко:  Да. Играть будет Заречная, а пьеса сочинена самим Константином Гавриловичем Треплевым. Они влюблены друг в друга, и сегодня их души сольются в стремлении дать один и тот же художественный образ.

 А у моей души и у вашей нет общих точек соприкосновений. Я люблю вас, не могу от тоски сидеть дома. Каждый день хожу пешком шесть вёрст туда и обратно и не встречаю с вашей стороны взаимности. Да и понятно это. Я без средств, семья у меня большая. Какая охота идти за человека, которому и самому есть нечего!

Маша:  Пустяки всё это. Ваша любовь трогает меня, но я не могу ответить вам взаимностью, вот и всё. Душно. Должно быть ночью гроза будет. Давайте сядем.

         (садятся в «зрительном зале домашнего театра»; входят Сорин и Треплев)

 Треплев:  Вот тебе, дядя и театр. Всё просто. Сегодня играет Нина Заречная. Если она опоздает, не дай бог, пропадёт весь эффект. Пора бы ей уже быть. Отец и мачеха стерегут её, и вырваться ей из дому так же трудно, как из тюрьмы.

Дядя, голова и борода у тебя взлохмачены, подстричься бы.

Сорин:  Трагедия всей моей жизни, Костя, в моей наружности, будто я запоем пил и всё. Меня никогда не любили женщины. Слушай, отчего сестра моя не в духе?

Треплев:  Отчего спрашиваешь? Скучает и ненавидит. Ревнует. Она уже и против меня, и против спектакля, и против моей пьесы! Потому как не она сегодня в главной роли. Нина Заречная сегодня в главной роли и не дай бог понравится беллетристу! Представляешь, дядя, моя маменька не знает моей пьесы, но уже ненавидит её.

Сорин:  (смеётся) Выдумаешь тоже.

Треплев: Да не выдумываю. Моей маменьке уже досадно, что вот на этой маленькой сцене будет иметь успех Нина Заречная, а не она. Психологический курьёз – моя мать! Она бесспорно талантлива, умна, способна рыдать над книжкой, знает всего Некрасова наизусть, за больными ухаживает, как ангел; но попробуй  похвалить при ней какую-то актрису!  Ого-го! Нужно хвалить только её одну, нужно писать только о ней одной, нужно восторгаться только её необыкновенной игрой!

Сорин: Да полно тебе, Костя!  Здесь, в имении, нет этого городского дурмана, вот моя сестрица и скучает и злится, и все мы – её враги, все мы виноваты. А тебе я скажу вот что: ты, Костя, боишься, что твоя пьеса не понравится матери, и уже волнуешься. Успокойся, твоя мать тебя обожает.

 Театр… Театр – это здорово. Без театра нельзя.

Треплев:  Театр, дядя, не может стоять на месте. Нужны новые формы. Театр должен жить, должен развиваться.

Сорин:  Слушай, Костя, скажи, пожалуйста, что  за человек её беллетрист? Не поймёшь его. Всё молчит.

Треплев:  Борис Алексеевич Тригорин – беллетрист. Человек умный, простой, меланхоличный. Очень порядочный, Около сорока лет. Состоятелен. Пишет мило, талантливо, но после Толстого и Золя не захочется  читать какого-то Тригорина.

Сорин:  А я, брат, люблю литераторов. Когда-то я страстно хотел двух вещей: хотел жениться и хотел стать литератором, но, увы, не удалось ни то, ни другое.

                                         (слышатся шаги, вбегает Нина Заречная)

 Треплев: Дядюшка, это она. Ты садись, а я к ней. Если бы ты знал, как я люблю её! Я без неё жить не могу! Даже звуки её шагов прекрасны! Дядя, я счастлив безумно!

        (Сорин садится в «зрительном зале»;  входят другие зрители и эанимают

                          свободные места; Треплев бежит навстречу Нине)

Нина:  Слава богу, я не опоздала.

Треплев: Нет, нет. Вы не опоздали.

Нина:  Весь день я беспокоилась, мне было так стыдно!  Я боялась, что отец не пустит меня…  Но он сейчас уехал с мачехой. Я так рада! (смеётся, крепко жмёт руку Треплеву)

Я так гнала лошадь. Видите, как тяжело мне дышать. Через полчаса я уеду, надо спешить. Отец не знает, что я здесь.

Треплев:  В самом деле, уже пора начинать. Все уже собрались.

Нина: Отец и его жена не пускают меня сюда. Говорят, что здесь «богема»…, боятся, как бы я не пошла в актрисы…  А меня тянет сюда, к озеру, как чайку…

Треплев:  Нина, я люблю вас (целует ей руку).

Нина: Тсс.

                                       (из-за кулис появляется Яков, подходит к Треплеву)

Яков: Всё готово. Можно начинать.

Нина: Ой, я так волнуюсь! Ваша мама – ничего, её я не боюсь, но у вас Тригорин…  Играть при нём мне страшно и стыдно… Известный писатель… Он молод?

Треплев: Да.

Нина: Какие у него чудесные рассказы!

Треплев (холодно): Не знаю, не читал.

Нина: Вы не обижайтесь, Константин Гаврилович, но в вашей пьесе трудно играть. В ней нет живых лиц.

Треплев: Живые лица! Надо изображать жизнь не такою, как она есть, а такою, как должна быть, как она представляется в мечтах!

Нина: В вашей пьесе мало действия, одна только читка. И, по-моему, в пьесе непременно должна быть любовь…

                     (оба уходят за кулисы; входят Полина Андреевна и Дорн)

Полина Андреевна:  Становится сыро. Вернитесь, наденьте калоши.

Дорн:  Мне жарко.

Полина Андреевна: Вы не бережёте себя. Это упрямство. Вы – доктор и отлично знаете, что вам вреден сырой воздух, но вам хочется, чтобы я страдала; вы нарочно вчера просидели весь вечер на террасе…

Дорн (напевает):  «Не говори, что молодость сгубила». Мне 55 лет.

Полина Андреевна: Пустяки, для мужчины  это не старость. Вы прекрасно сохранились и ещё нравитесь женщинам. Вчера вы так были увлечены разговором с Аркадиной, не замечая холода. Признайтесь, она вам нравится? Ну, конечно, перед актрисами вы все готовы падать ниц.

Дорн:  Ну, знаете ли, если в обществе любят артистов и относятся к ним иначе, чем, например, к купцам, то это в порядке вещей. Это называется «идеализм».

Полина Андреевна:  Женщины всегда влюблялись в вас и вешались на шею. Это тоже идеализм?

Дорн:  Что ж. В отношениях женщин ко мне было много хорошего. Но во мне любили главным образом превосходного врача и честного человека. Прошу вас.

  

  (предлагает пройти и сесть в «зрительном зале»;  входят Аркадина под руку

   с Тригориным; им навстречу идёт Треплев, подходит к матери, целует ей руку)

Аркадина (сыну):  Мой милый сын, когда же начало?

Треплев: Через минуту. Прошу терпения.

Аркадина: «Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела её в таких кровавых, в таких смертельных язвах – нет спасенья!»

Треплев: Из «Гамлета», маман. В ответ скажу: «И для чего ж ты поддалась пороку, любви искала в бездне преступленья?» - тоже из «Гамлета».

 Проходите, господа. Прошу внимания. Начинаем!

      (звучит мелодия,  гаснет свет в зале, лишь высвечивая на сцене фигуру Треплева)

Треплев:  О, вы, почтенные старые тени, которые носитесь в ночную пору над этим озером, усыпите нас, и пусть нам приснится то, что будет через двести тысяч лет!

                                                             (реплики из зала)

Сорин: Через двести тысяч лет ничего не будет!

Треплев: Так вот пусть изобразят нам это ничего!

Аркадина: Пусть. Мы спим.

      (Треплев уходит за кулисы; луч прожектора высвечивает фигуру Нины Заречной;

             она в белом платье проходит по сцене и на ходу начинает свой монолог,

                                                        обращаясь к озеру, к чайке)

Нина:  О, Господи! Как же я одинока! Раз в сто лет я открываю уста, чтобы говорить, и мой голос звучит в этой пустоте уныло, и никто не слышит…

                         (Сорин издаёт звуки храпа, делая вид, что спит)

 И вы, бедные огни, не слышите меня…  Под утро вас рождает гнилое болото, и вы блуждаете до зари, но без мысли, без воли, без трепетания жизни. Боясь, чтобы в вас не возникла жизнь…

Аркадина (реплика громко в зале): Это что-то декадентское.

Треплев: (умоляюще, с упрёком): Мама!

Нина: Люди, звери, птицы, рыбы – словом все жизни, свершив свой печальный круг, угасли…  

Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа,

 и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь.  

Господи, как же холодно! Как пусто! И как страшно!

Полина Андреевна (реплика вслух в зале обращена к Дорну): Евгений Сергеевич, зачем вы сняли шляпу. Наденьте, а то простудитесь.

Нина: Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа – это я.

 Во мне души Александра Великого и Цезаря, Шекспира и Наполеона.

Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню всё,

и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь.

Аркадина: (реплика громко, на публику) Это доктор снял шляпу перед талантом!

Нина: Как пленник, брошенный в пустой глубокий колодец, я не знаю, где я и что меня ждёт. Но я знаю, что однажды материя и дух сольются в гармонии прекрасной и наступит царство мировой воли. Это произойдёт через длинный ряд тысячелетий. А до тех пор – ужас! Ужас!.

Аркадина: (вслух) Вы слышите, серой пахнет. Это что – эффект? Должно быть, сам дьявол скоро появится (смеётся).

Треплев: (раздражённо) Довольно! Спектакль окончен! Простите, господа! Виноват! Я выпустил из виду, что писать и играть на сцене могут только немногие избранные. Я нарушил монополию, великая и непревзойдённая Ирина Николаевна Аркадина!

        (машет рукой и убегает за кулисы; включается свет в «зрительном зале»,  

                 зрители в недоумении поднимаются и постепенно расходятся)

 Аркадина: Что с тобой, Костя?

Треплев: Пьеса кончена! Не перед кем играть! Занавес!

Аркадина: Что же ты сердишься?  Что это с ним? Что я такого ему сказала?

Сорин: Ирина, нельзя так обращаться с молодым самолюбием. Ты не поняла? Ведь своими репликами вы сегодня его обидели.

Аркадина: Да, но он сам предупреждал, что это шутка, и я относилась к его пьесе, как к шутке. А теперь оказывается, что он написал (произносит с сарказмом) великое произведение! Скажите, пожалуйста! Подумаешь, обиделся. Да он просто капризный, самолюбивый мальчишка!

И вообще, почему я должна была слушать этот бред!

Тригорин: Ну, каждый пишет, как хочет и как может.

Сорин: Сын хотел доставить тебе удовольствие.

Аркадина: Да уж, доставить удовольствие. Где, в чём, от чего удовольствие?

Дорн: Юпитер, ты сердишься…

Медведенко:  Никто не имеет оснований отделять дух от материи, так как, быть может, самый дух есть совокупность материальных атомов. А вот, знаете ли, описать бы в пьесе и потом сыграть на сцене, как живёт наш брат – учитель. Знаете ли, трудно, трудно живётся.

Аркадина: Ах, полно, господа. Не будем говорить о пьесах. Вечер такой славный!

                      (Из-за кулис выходит Нина и направляется к стоящим в зале)

Нина: Господа, очевидно продолжения не будет, и я могу уходить (подходит к Аркадиной). Здравствуйте.

Сорин: Брво! Браво!

Аркадина:  Браво! Мы любовались вами. С такой наружностью, с таким чудным голосом грешно сидеть в деревне. У вас – талант. Слышите? Вы просто обязаны поступить на сцену.

Нина: О, это моя мечта!  Вы знаете, мне иногда кажется, что я - чайка, свободно  и легко способна  парить высоко в небе! Но, увы, этому никогда не дано осуществиться.

Аркадина:  Кто знает! Вот позвольте вам представить: Тригорин Борис Алексеевич.

Нина:  Ах! Я так рада! Я всегда вас читаю. А как вам пьеса? Не правда ли, она странная?

Тригорин: Я ничего не понял. А впрочем, смотрел я с удовольствием. Вы так искренно играли. И декорация…  Но, бог с ней, с этой пьесой.

 Должно быть, в этом озере много рыбы. Я люблю удить рыбу. Для меня это большое наслаждение.

Нина:  Да…  Но я думаю, кто испытал наслаждение творчества, для того уже все другие наслаждения не существуют. А мне пора (прощается со всеми, уходит).

Аркадина:  (глядя в след уходящей Нине) Несчастная девушка в сущности.

Дорн:  Да, её папенька - порядочная-таки скотина, надо отдать ему полную справедливость.

Не знаю, господа, быть может, я ничего не понимаю или сошёл с ума, но пьеса мне понравилась. В ней что-то есть. Когда эта девочка говорила об одиночестве, у меня от волнения дрожали руки. Свежо, наивно…

                                      (Аркадина уходит за кулисы, на сцену выбегает Треплев)

 Треплев:  Уже нет никого?  А Заречная? Где Нина Заречная?

Дорн:  Она уехала домой.

Треплев:  Как уехала? Что же мне делать?

Дорн:  Успокойтесь, мой друг. Я хотел вам сказать, что ваша пьеса мне чрезвычайно понравилась. Странная она какая-то, но впечатление сильное. Вы, безусловно, талантливый человек, вам надо продолжать (крепко жмёт ему руку и обнимает).

Треплев : Благодарю вас, доктор. Прощайте все. Я поеду. Я должен поехать.

                   (навстречу Треплеву выбегает Маша, пытается его остановить)

 Маша:  Константин Гаврилович, идёмте в дом. Вас ждёт ваша мама. Она непокойна.

Треплев: Маша, скажите ей, что я уехал. И всех вас прошу оставить меня в покое (убегает).

Дорн:  Эх, молодость, молодость!

Маша:  Когда нечего сказать больше, говорят: молодость, молодость. Евгений Сергеевич, подождите, не уходите. Мне очень нужно с кем-то поговорить. Я почему-то душой чувствую, что вы мне близки…  Помогите мне. Я не могу дольше…

Дорн: В чём дело, Машенька? В чём помочь?

Маша: Я страдаю. Никто, никто не знает моих страданий! Я люблю Константина

Дорн: О господи! Как все нервны! И сколько любви! О колдовское озеро! Но что же я могу сделать? Что?

                           (обнимает её за плечи, пытаясь успокоить, и вместе уходят;

                       по сцене проходят молодые люди, они  поют красиво, мелодично)

                                                      

                                                                    ДЕЙСТВИЕ  ВТОРОЕ 

                 (на сцене: скамейка,стулья, столик; выходят Аркадина, Дорн и Маша;

                            Дорн усаживается на скамейку с книгой, пытается читать)

Ведущий:  Парк в имении Сорина. Наши герои каждый вечер собираются здесь: крокет, лото, карты, беседы – это обычное их занятие. Вот и сегодня один из таких вечеров. Давайте посмотрим, как разворачиваются дальнейшие события, как складываются отношения между нашими героями.

Помните, у Чехова – драматурга есть одно существенное правило: если на сцене висит ружьё, то хотя бы в конце пьесы оно должно выстрелить. Это значит, каждая деталь, каждая фраза героев важна. Следим внимательно и смотрим дальше!

Аркадина (берёт под руку Машу, подходят к Дорну): Вот, Машенька, встаньте рядом со мной. Вам 22, а мне почти вдвое. Евгений Сергеевич, кто из нас моложе?

Дорн: Вы, конечно.

Аркадина: Вот-с. А почему? Потому что я работаю, я чувствую, я постоянно в суете, а вы сидите всё на одном месте. Вы не живёте. И у меня правило: не заглядывать в будущее. Чему быть, того не миновать.

Маша: А у меня, Ирина Николаевна, такое чувство, будто я родилась уже давно-давно; жизнь свою я тащу волоком, как бесконечный шлейф. И часто не бывает никакой охоты жить. Наверное, надо встряхнуться, сбросить с себя всё это.

                                                     (Дорн с усмешкой тихо напевает)

Аркадина  (не слушая Машу, продолжает о своём) Я мила и корректна, как англичане. Я всегда причёсана. Чтобы я позволила себе выйти из дому, хотя бы в сад, в блузе или не причесанной! Никогда! Оттого я и сохранилась, что никогда не была фефёлой, не распускала себя, как некоторые. Хоть 15-летнюю девочку играть на сцене!

                           (Входит Сорин, опираясь на трость, рядом с ним – Нина;

                                             за ними Медведенко волочёт кресло)

 Сорин: Господа, у нас сегодня радость. Мы сегодня веселы. Отец и мачеха наши уехали в Тверь, и мы теперь свободны на целых три дня.

Нина: Да, я счастлива! (подходит к Аркадиной) Я теперь принадлежу вам!

Сорин: Ниночка сегодня красивенькая.

Аркадина: Правда: милочка, вы сегодня,как никогда, нарядная, интересная. Но не будем особенно хвалить, а то сглазим. Послушайте, господа, кто знает, где сейчас Борис Алексеевич?

Нина: Он в купальне рыбу удит.

Аркадина: И как ему не надоест! Слушайте, господа, не покойно у меня на душе. Кто мне скажет, что с моим сыном? Отчего он скучен, суров? Он целые дни проводит на озере, и я его почти совсем не вижу.

Маша: У него нехорошо  на душе. Нина, будьте любезны, прочитайте что-то из его пьесы.

Нина: Вы правда хотите? Но это так не интересно!

Маша: Ну, что вы. Когда он читает сам, то глаза его горят и лицо становится бледным. У него такой прекрасный, печальный голос, а манеры, как у поэта!

                                                 (слышно, как в кресле храпит Сорин)

Дорн: Спокойной ночи!

Аркадина: Петруша!

Сорин: А?

Аркадина: Ты спишь?

Сорин: Нисколько!

Аркадина: Ты не лечишься, а это не хорошо, брат.

Сорин: Я рад бы лечиться, да вот доктор не лечит, говорит: «Ну, что вы хотите в ваши 60!»

А того он не хочет понять, что и в 60 тоже жить хочется!

Повар: Господа, завтрак подан, прошу всех в столовую.

                         (все поднимаются и  идут за кулисы; на сцене остаётся Нина;

          она держит в руках цветок, присаживается на скамейку, рассуждает вслух)

Нина: Как странно видеть, что известная артистка расстраивается, да ещё по такому пустому поводу! А знаменитый писатель, любимец публики, целыми днями ловит рыбу и радуется, что поймал двух головлей. Тогда, как о нём пишут во всех газетах, портреты его продаются, его переводят на иностранные языки. Я думала, что известные люди горды, неприступны, что они презирают толпу и своею славой, блеском своего имени как бы мстят за то, что она выше всего ставят знатность происхождения и богатство.

             (на сцену выходит Треплев без шляпы, с ружьём и с убитой чайкой в руке;

                                      он подходит к Нине и кладёт у её ног чайку)

Треплев: Нина! Вы одни здесь?

Нина: Одна. Что с вами, Константин Гаврилович?

Треплев: Я имел подлость убить сегодня эту чайку. Кладу её у ваших ног.

Нина: Что это значит? Я вас не узнаю. В последнее время вы стали раздражительны, выражаетесь как-то непонятно, какими-то символами. Знаете ли, Константин Гаврилович, я слишком проста, чтобы понимать вас.

Треплев: Вот вы только что сказали, Нина, что вы слишком  просты, чтобы понимать меня.

А что тут понимать! Пьеса вам не понравилась, вы презираете моё вдохновение, уже считаете меня заурядным, ничтожным, каких много… Как это я хорошо понимаю! У меня в мозгу точно гвоздь, будь он проклят вместе с моим самолюбием, которое сосёт мою кровь, сосёт, как змея… В последнее время вы изменились ко мне, ваш взгляд холоден, моё присутствие стесняет вас.

Нина: Я вас решительно не понимаю, Константин Гаврилович. И вот эта чайка тоже, по-видимому, символ. Что с вами?

Треплев: Чайка?  Да, символ. Скоро таким же образом я убью самого себя.

                            (на сцену выходит Тригорин, что-то записывает в книгу;

                                  Нина оставляет Треплева и подходит к Тригорину)

Треплев (зло): Вот идёт истинный талант; ступает, как Гамлет. Это «солнце» ещё не подошло к нам, а она уже улыбается, взгляд её растаял в лучах этого «гения». Не стану мешать вам (уходит).

Нина:  Здравствуйте, Борис Алексеевич!

Тригорин (продолжая писать, проговаривает):  Нюхает табак и пьёт водку; всегда в чёрном; её любит учитель..  Здравствуйте. Простите. Увлёкся. Но как здорово, что я вас встретил. Дело в том, что я сегодня уезжаю. Мы с вами едва ли ещё увидимся когда-нибудь. А жаль. Мне приходится не часто встречать молодых девушек, молодых и интересных. Я уже забыл и не могу себе ясно представить, как чувствуют себя в 15-19 лет, и потому у меня в повестях и рассказах молодые девушки обыкновенно фальшивы. Я бы вот хотел хоть один час побывать на вашем месте, чтобы узнать, как вы думаете и вообще, что вы за штучка.

Нина:  А я хотела бы побывать на вашем месте.

Тригорин:  Зачем?

Нина:  Чтобы узнать, как чувствует себя известный талантливый писатель.

Тригорин: Как? Должно быть никак. Об этом я никогда не думал. По-видимому одно из двух: либо вы преувеличиваете мою известность, либо же вообще её нет и она никак не ощущается.

Нина:  Шутите. Чудный мир! Как я завидую вам, если бы вы знали! Жребий людей различен. Одни едва влачат  своё скучное существование, все они похожи друг на друга, все несчастны; другие же, как, например, вам, - вы один из миллиона, - выпала на долю жизнь интересная, светлая, полная значения… Борис Алексеевич, скажите - вы счастливы?

Тригорин: Я?  Гм…(пожимает плечами)  Вы вот говорите об известности, о счастье, о какой-то светлой, интересной жизни, а для меня все эти хорошие слова, простите, всё равно что мармелад, которого я никогда не ем. Вы ещё очень молоды и очень добры.

Нина:  Ну, не говорите так. Ваша жизнь прекрасна! За такое счастье, как быть писательницей или артисткой, я перенесла бы нелюбовь близких, нужду, разочарование, я жила бы под крышей и ела бы только ржаной хлеб, страдала бы от недовольства собою, от сознания своих несовершенств, но зато бы уж и потребовала славы… настоящей, шумной славы! Я очень хочу вырваться отсюда! Подняться высоко-высоко, как эта чайка, и улететь!  Туда…,  к людям…,  к славе! (закрывает лицо руками) Простите. Размечталась. Уф! Голова кружится…

Тригорин: Славная вы, Нина. Необыкновенная. Уезжайте отсюда. Ну, а мне пора укладывать вещи. Хорошо у вас тут. (оглядывается, видит возле скамьи на земле лежит чайка)  А это что?

Нина:  Это чайка. Константин Гаврилыч убил случайно на охоте. А что вы снова пишите, Борис Алексеевич?

Тригорин (что-то записывает в свою книжку, проговаривая): Так… Сюжет мелькнул… Сюжет для небольшого рассказа. Ну, например, так: на берегу озера с детства живёт молодая девушка, такая, как вы; любит озеро, как чайка, и счастлива, и свободна, как чайка. Но случайно пришёл человек, увидел и от нечего делать погубил её, как вот эту чайку. Вот, примерно, так. Прощайте Нина.

Нина: Прощайте, Борис Алексеевич. И вот ещё. Возьмите этот маленький сувенир в память о вашем пребывании здесь, у нас. Пожалуйста. Возьмите. Иногда вспоминайте обо мне.

Тригорин ( берёт медальон, рассматривает его, читает):  «Дни и ночи», страница 121, строки 11и12. Интересно, что же в этих строках? Не помню. Надо посмотреть.

Яков:  Сударь, вас зовут Ирина Николаевна. Должно быть вы сегодня не едете.

                                                 (Тригорин уходит в дом)

Нина: Ах! Это сон! (убегает)

                                         (на сцену выходят Сорин и Аркадина)

Сорин:  Вы уедете, мне без вас будет скучно.

Аркадина:  А в городе что же?

Сорин:  Особенного ничего. Хочется хоть на час-другой воспрянуть от этой пискариной жизни, а то очень уж я залежался, точно старый мундштук.

Аркадина:  Не придумывай. Оставайся тут. Наблюдай за сыном. Береги его. Наставляй.

Ты знаешь, Петруша, меня очень беспокоит состояние Кости. Ты подумай: стреляться!

Мне кажется из-за ревности. Я просто уважаю Тригорина, а он ревнует. Вот увезу его отсюда, тем лучше будет для него. Да и вообще, уеду – не буду знать и видеть этой  бесконечной хандры.

Сорин: Как тебе сказать, сестра. Собой ты занята. Бежишь от проблем, от сына. Не хочешь ты понять того, что Константин –  умный молодой человек, живёт в деревне, в глуши, без денег, без положения, без будущего. Он стыдится и боится своей праздности.

Аркадина: Да, братец, ты прав. Горе мне с ним. Поступить бы ему на службу, что ли…

Сорин: Мне кажется, было бы лучше, если бы ты дала ему немного денег. Ему нужно приодеться. Да и погулять ему не мешало бы… Поехать за границу, что ли… Это ведь не дорого стоит.

Аркадина: Ну, откуда у меня деньги!

Сорин:  Так-с, Прости меня, сестричка,   но позволь тебе не поверить. Будь у меня деньги, понятная вещь, я бы сам отдал Косте, но у меня ничего нет. Всю мою пенсию забирает управляющий и тратит на земледелие, скотоводство, пчеловодство, и деньги мои пропадают даром. Пчёлы дохнут, коровы дохнут, лошадей мне никогда не дают…

Аркадина:  Вот ты не веришь. Да, у меня есть деньги, но ведь я артистка; одни туалеты разорили совсем.

Сорин:  Ой, что-то мне плохо. (пошатываясь, уходит; на сцену выходит Треплев)

Аркадина: Ах, как я устала! Сколько неприятностей! Скорее бы уехать!

Треплев: С дядей теперь это очень часто бывает. Вот если бы вы, мама вдруг расщедрились и дали ему взаймы тысячи полторы-две, то он мог бы прожить в городе целый год.

Дркадина: Да что вы: деньги, деньги! Нет у меня денег! Я актриса, а не банкирша!

Костя, ты в этой повязке, как в чалме. У тебя уже всё почти зажило. Вчера один приезжий спросил на кухне, какой ты национальности (смеётся). Сын мой, я уезжаю, а ты не вздумай ещё что-то придумать. Понимаешь, о чём я?

Треплев: Нет, мама. То была минута безумного отчаяния, когда я не мог владеть собой. Больше этого не повторится. Мама, я тебя очень люблю. Кроме тебя теперь у меня никого не осталось. Только зачем, зачем этот человек стал между нами?

Аркадина: Ты не понимаешь его, Константин. Это благороднейшая личность…

Треплев: Однако, когда ему доложили, что я собираюсь вызвать его на дуэль, благородство не помешало ему сыграть труса. Уезжает! Да это же позорное бегство!

Аркадина: Какой вздор! Я сама увожу его отсюда. Наша близость, конечно, не может тебе нравиться, но ты умён и интеллигентен, и я имею право от тебя требовать, чтобы ты уважал мою свободу.

Треплев: Я, мама, уважаю твою свободу, но и ты позволь мне быть свободным и относиться к этому человеку как я хочу. Благороднейшая личность!  Вот мы ссоримся с тобой из-за него, а он в это время в саду с Ниной. Развивает её! Старается окончательно убедить её в том, что он гений!

Аркадина:  Это зависть. Людям не талантливым, но с претензиями, ничего больше не остаётся, как порицать настоящий талант. Нечего сказать, утешил мать!

Треплев (иронично) Настоящий талант! Да я талантливее вас всех! Вы, рутинёры, захватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетёте и душите! (срывает повязку с головы) Не признаю я вас! Не признаю ни тебя, ни  вашего Тригорина!

Аркадина: Декадент!

Треплев: Отправляйся в свой милый театр и играй там в жалких, бездарных пьесах!

Аркадина: Я никогда, к твоему сведению, не играла в таких пьесах! А ты жалкого водевиля написать не можешь!  Мещанин! Приживал!

Треплев: Скряга!

Аркадина: Жалкое ничтожество! Оборвыш!

Треплев:  Мама! Что же мы делаем? (закрывает лицо руками, плачет)

Аркадина: Ну, прости меня, сын. Не плачь. Не нужно плакать. (обнимает его) Прости свою грешную, несчастную мать.

Треплев: Если бы ты знала, мама, как мне тяжело. Я в отчаянии. Нина меня не любит. Я не могу ни о чём думать, не могу больше писать. Пропали все надежды.

Аркадина: Ты больше не обижаешься на свою маму?  Мы помирились? И с ним помирись. Не надо дуэли. Я уеду и увезу его отсюда. Всё будет по-прежнему. Пойдём. (уходят)

       (на сцену выходит Тригорин, в руках у него книга, он перелистывает страницы)

Тригорин: Вот 121 страница, строки 11 и 12 (читает): «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми её».

Странно. Отчего в этом призыве чистой души послышалась мне печаль, и моё сердце так болезненно сжалось?

Аркадина (выходит на сцену и прерывает мысли Тригорина): Милый, у тебя, надеюсь, всё уложено? Так, в чём дело? Ну конечно, я знаю, что тебя здесь удерживает. Но имей над собой власть! Отрезвись,  наконец!

Тригорин: Друг мой, будь со мной трезва, будь умна. Умоляю тебя, взгляни на всё это, как истинный друг… Ты способна на жертвы… Отпусти меня!

Аркадина:  Любовь к провинциальной девчонке! О, как мало ты себя знаешь! Идём, не заставляй себя ждать! (уходит)

Тригорин: Сума сойти! Любовь юная, прелестная, поэтическая, уносящая в мир грёз, - на земле только одна она может дать счастье! Такой любви я не испытывал ещё… Какой же смысл бежать от неё?  Но у меня нет своей воли… У меня никогда не было своей воли… Вялый, рыхлый, всегда покорный – неужели это может нравиться женщинам?

           (за сценой слышится голос Аркадиной: «Борис Алексеевич, мы вас ждём!»)

Ну, что ж, ехать, так ехать. Где же моя трость?

      (смотрит по сторонам, находит трость, в дверях сталкивается с Ниной)

 Нина: Борис Алексеевич, я хотела успеть… Я хотела вам сказать:.. Я решила бесповоротно, жребий брошен, я поступаю на сцену. Завтра меня уже не будет здесь, я ухожу от отца, покидаю всё, начинаю новую  жизнь. Я – чайка, и я свободна! Я уезжаю.

 Тригорин: Это здорово! Мы увидимся! Дайте мне только знать о себе. Адрес вы знаете. А сейчас я тороплюсь.

Нина: Ещё одну минуту… (обнимает его, целует)

Тригорин: Вы так прекрасны! О, какое счастье думать, что мы скоро увидимся!

                                                                       (оба уходят)

                                                              ДЕЙСТВИЕ  ТРЕТЬЕ

     (Усадьба Сорина, кабинет Треплева; завсегдатаи «дружеских» вечеров: супруги      Шамраевы, Дорн,супруги Медведенко; обыденные разговоры; ждут приезда гостей,

                                           а это значит – жизнь оживится; а вот и они)

Ведущий:  Прошло два года. Снова лето и снова горожане едут в свои имения, чтобы отдохнуть от городской суеты. Как же сложилась судьба наших героев за эти два года?

Пётр Николаевич Сорин, хозяин имения, всё так же дремлет в своей коляске, очень любит своего племянника и переживает за него.

Константин Григорьевич Треплев продолжает писать, его печатают. Стали поступать кое-какие деньги от публикации его рассказов.

Маша и учитель Семён Семёнович Медведенко поженились и воспитывают детей.  Но это не мешает Маше оставаться влюблённой в Костю, хотя на ответное чувство она больше не рассчитывает.

Супруги Шамраевы теперь постоянно живут в своём имении, навещают Сорина и ненавидят своего зятя, который «не умеет жить».

Что  же известно об Аркадиной Ирине Николаевне?  Она по-прежнему играет на сцене, хотя её роли несколько ограничились в возрасте героинь.

Всё также при ней Тригорин Борис Алексеевич. Он продолжает писать, печатается.

Знаменит.

А что же Нина Заречная? Если вы помните, она убежала из дому, сошлась с Тригориным. Но Тригорин вскоре разлюбил её и вернулся к своим прежним привязанностям. Личная жизнь Нины Заречной не удалась совершенно. Она поступила на сцену, бралась всё за большие роли, но играла грубо, безвкусно, нервно. В интервью для прессы она продолжала называть себя «Чайкой».  «Чайкой»  она была и на театральных афишах.

Вот, собственно, и всё, что мне известно о наших героях. Давайте посмотрим, что же дальше?  Как А.П.Чехов решил закончить свою пьесу?

                               (на сцену выходят Аркадина,Тригорин, Шамраев)

Шамраев: Мы всё стареем, выветриваемся под влиянием стихии, а вы, многоуважаемая, Ирина Николаевна, всё ещё молоды…

Аркадина (кокетливо): Вы опять хотите сглазить меня, скучный вы человек!

           (на сцену выходит Треплев, здоровается с матерью, с Тригориным)

Здравствуй, Костя. Вот Борис Алексеевич привёз журнал с твоим новым рассказом.

Треплев: Благодарю вас. Вы очень любезны ( берёт книгу, садится, листает).

Тригорин: Вам шлют поклон ваши почитатели, хотя никто не знает вашей настоящей фамилии, не знают, кто вы, какой вы. Вы печатаетесь под псевдонимом и таинственны, как Железная маска.

Треплев: Надолго к нам?

Тригорин: Нет,  думаю, ни надолго. Тороплюсь кончить повесть и затем ещё обещал дать что-нибудь в сборник. Одним словом – старая история: дела, дела, дела.

Кстати, надо осмотреть сад и то место, где – помните? – играли вашу пьесу. У меня созрел мотив, надо только возобновить в памяти место действия.

                                (Треплев, молча, слушает, встаёт и уходит; входит Маша)

 Здравствуйте, Мария Ильинична.

Маша: Узнали?

Тригорин: Замужем?

Маша: Давно.

Тригорин: Счастливы? Ирина Николаевна говорила, что вы уже забыли старое и перестали гневаться.

Маша: Теперь это уже не важно.

(Шамраев готовит стол для игры в лото; Маша оставляет Тригорина и присоединяется к Шамраеву; Аркадина присоединяется к ним; выходит Дорн, всех приветствует и проходит к столу; игра начинается)

Аркадина: Господа, я только что из Харькова. Как меня принимали! До сих пор голова кружится! Студенты овацию устроили… Три корзины, два венка и вот брошь.

Шамраев: Да, это вещь…

Аркадина: На мне был удивительный туалет… Что-что, а уж одеться я не дурра.

Полина Андреевна: Костя к нам не присоединился сегодня. Тоскует, бедный.

Шамраев: В газетах бранят его очень.

Аркадина: И охота обращать внимание!

Тригорин: Косте не везёт. Всё никак не может попасть в свой настоящий тон. Что-то странное, неопределённое, порой даже похожее на бред. Ни одного живого лица.

Аркадина: Что-то мой братец молчит. Петруша!

Дорн: Тихо, спит действительный статский советник.

Тригорин:  Если бы я жил в такой усадьбе, у озера, то разве я стал бы писать? Я поборол бы в себе эту страсть и только и делал бы, что удил рыбу. Поймать ерша или окуня – это такое блаженство!

Дорн: А я верю в Константина Гаврилыча. Что-то есть в его рассказах. Он мыслит образами, рассказы его красочны, ярки, и я их чувствую. Ирина Аркадьевна, вы рады, что ваш сын – писатель?

              (Треплев заходит в комнату, где сидят гости,  и слышит их разговор)

Аркадина: Представьте себе, Евгений Сергеевич, я ещё не читала его рассказы. Все как-то не досуг,  некогда.

Шамраев: Борис Алексеевич, а у нас осталась ваша вещь

Тригорин: Вещь? Какая? Не помню что-то.

Шамраев: А помните, как-то Константин Гаврилыч застрелил чайку, и вы поручили мне заказать из неё чучело.

Треплев: Решительно не помню.

Шамраев: Так ваш заказ готов.

Повар:  Господа, стол накрыт, прошу всех в столовую.

Аркадина: Господа, отложим партию. Пора подкрепиться.

                    (все поднимаются и уходят; остаётся в гостиной один Костя)

Треплев: Как странно, почему я испытываю такое беспокойство. Я так много говорил о новых формах, а теперь чувствую, что сам мало-помалу сползаю к рутине. По-видимому, всё дело не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни каких формах, пишет, потому что это свободно льётся из его души.

                                            (на сцену выбегает Нина Заречная)

Нина! Это вы! Я точно предчувствовал, весь день душа моя томилась. О, моя добрая, моя ненаглядная, вы пришли!

Нина: Константин Гаврилович, я знаю – они все здесь, но я очень хотела увидеть только вас. Дайте, я посмотрю на вас. Я боялась, что вы меня ненавидите. Мне каждую ночь всё снится, что вы смотрите на меня и не узнаёте. Если бы вы знали! С самого моего приезда я всё ходила тут… около озера, около вашего дома и не решалась войти. А сегодня…

 Знаете, Костя, я вчера была поздно вечером в саду. Я хотела посмотреть стоит ли наш театр. А он стоит. И та скамейка, где я сидела, а вы принесли чайку и положили её к моим ногам.   Я заплакала после двух лет в первый раз. И мне стало легче. Время, говорят, лечит. Да лечит ли?  Вы стали писателем, а я… Я – чайка. Нет, я – актриса. Попали и мы с вами в круговорот. Завтра я уезжаю. У меня ангажемент на всю зиму. Знаете, Костя, я любила вас, я мечтала о славе. Но это было так давно. Так давно.

Треплев: Нина, я проклинал вас, ненавидел, но каждую минуту я сознавал, что душа моя привязана к вам навеки. Разлюбить вас я не в силах, Нина. Я всем своим сердцем с вами. Я целую землю, по которой вы ходили. Я вижу ваше лицо, вашу ласковую улыбку. Я одинок, мне холодно, как в подземелье. Нина, останьтесь здесь или позвольте мне уехать

с вами.

Нина: Зачем вы говорите, Костя, что целовали землю, по которой я ходила? Меня убить мало. Если бы вы знали, я так утомилась! Отдохнуть бы, но пора лететь – ведь я чайка!

Треплев: Вы нашли свою дорогу, вы знаете, куда идёте, а я всё ещё ношусь в хаосе грёз и образов, не зная, для чего и кому это нужно. Я не верую и не знаю, в чём моё призвание.

Нина: Костя, я знаю – Тригорин здесь. Не говорите ему ничего обо мне. Знаете, не смотря ни на что, я люблю его. Я люблю его сильнее, чем прежде. Люблю страстно, до отчаяния. Хотя знаете, Костя, он не верил в театр, всё смеялся над моими мечтами, и мало-помалу я тоже перестала верить и пала духом. Теперь уж я не та. Я – актриса. Я играю с наслаждением, с восторгом. Я теперь знаю точно, Костя, что в нашем деле – всё равно, играем мы на сцене или пишем – главное не слава, не блеск, не то, о чём я мечтала, а умение терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую и мне не так больно, и когда я думаю о своём призвании, то не боюсь жизни. Но я часто вспоминаю самые теплые, радостные, чистые чувства, которые испытала тогда впервые. Помните мой монолог. Тогда я была действительно счастлива. А сейчас, Костя, мне пора. Прощайте.

                                               (обнимает его, целует и убегает)

Треплев (в растерянности): Нехорошо будет, если кто-нибудь встретит её в саду и потом скажет маме. Это маму может огорчить.

«Умей нести свой крест и веруй». А если не во что больше верить? Если всё кончено? Если всё, что ты до сих пор делал, никому не было нужно? «Случайно пришёл человек, увидел и от нечего делать погубил чайку… Сюжет для небольшого рассказа… Сделали чучело по вашему заказу…»  Довольно (берёт свои рукописи, рвёт и выбрасывает в окно).

                     (Трапеза завершена, все возвращаются к игральному столу;

       Треплев резко поворачивается и, не сказав ни слова, выбегает из комнаты)

Аркадина: Господа, проходим, рассаживаемся. Вино для Бориса Алексеевича поставьте сюда, на стол.

Полина Андреевна: Яков, сейчас же подавай чай.

Шамраев:  (держит в руках чучело чайки, подходит с ним к Тригорину) Вот вещь, о которой я давеча говорил. Ваш заказ.

Тригорин: Не помню.

                                                     (за сценой звучит выстрел)

Аркадина: Что бы это было?

                     (входит Дорн, напевая какой-то мотив, подходит к Тригорину)

Дорн: Ничего. Это,  должно быть, в моей походной аптечке что-нибудь лопнуло. Не беспокойтесь (выходит и тут же возвращается). Так и есть. Лопнула склянка с эфиром.

Аркадина: Ох, я испугалась. Знаете, это мне напомнило, как… Даже в глазах потемнело…

Дорн (подходит к Тригорину): Тут месяца два назад была напечатана одна статья… «Письмо из Америки», и я хотел бы вас спросить (берёт его за локоть, отводит в сторону, говорит еле слышно)… Борис Алексеевич, уведите отсюда Ирину Николаевну под любым предлогом. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…

Ведущий:  Это конец пьесы. Именно так закончил А.П.Чехов свою комедию – драму.

Нет у Чехова в пьесе каких-либо обобщений, выводов. Что в пьесе есть комедия, а что есть драма – судить нам, зрителям, читателям. А ружьё, появившись во втором действии, выстрелило, поставив точку в конце пьесы.

Автор пьесы поставил рядом «комедия-драма». Не потому ли, что жизнь и есть таковою, где рядом уживаются  радость и горе, успех и неудача. Что ж, это и есть наша жизнь.

А теперь вернёмся к нашим исполнителям (звучит музыка, ведущий приглашает артистов на поклон, называя их имена и их роли).

                                                               РЕКОМЕНДАЦИИ

               автора к постановке пьесы на школьной сцене

1.      Оформление сцены: на заднике сцены в самом центре – чайка (эмблема МХАТ),

по бокам – деревья, по низу занавеса – кустарник, за ними – озеро;

для самого спектакля понадобятся: стулья, стол, шкаф с книгами, кресло, камин, подсвечники, ваза, лото, цветы, макет чайки.

2.      Музыка. Для постановки спектакля режиссёр  МХАТ Б.Ливанов использовал фрагменты из произведений А.Н.Скрябина. Музыка звучит как предисловие к каждому действию, а также фоном к происходящему на сцене.

«Пение за озером» может звучать в исполнении школьной музыкальной капеллы или в записи.

3.      Проектор и экран.  Слайды могут быть взяты из экранизации спектакля  Московского художественного академического театра имени М.Горького (рисунки к каждому действию). Освещение фигуры Нины Заречной в первом действии в тёмном зале.

4.      Костюмы, грим.

5.      Пьеса рассчитана на старшеклассников. Продолжительность постановки – два урока.